Вокруг было только море за кормой

Контрольный диктант в 9 классе № 7

24.09.2014

92287

0

Цель:  проверить 
общий  уровень
сформированности  орфографической  и 
пунктуационной  грамотности  учащихся 
на  конец  1-й 
четверти   в  соответствии 
с  требованиями  государственного  стандарта.

  Содержание  контрольного  диктанта 
направлено  на  выявление 
уровня  развития  умений, 
выбора  условий  для 
написания:

  –  проверяемые 
безударные  гласные;

  –  непроверяемые 
безударные  гласные;

  –  правописание окончаний  имён 
существительных;

  –  написание 
непроизносимых  согласных:

  –  правописание 
корней  с  чередованием;

  –  з-с 
на  конце  приставок;

  –  н-нн 
в  прилагательных  и причастиях;

  –  написание 
падежных  окончаний  существительных;

Постановки 
знаков  препинания:

  –  запятая 
при  однородных  членах 
предложения  и  тире 
при  обобщающем  слове;

  –  запятая 
в  сложносочиненном  предложении;

  –  запятые 
при  обособлении определений  и 
обстоятельств.

Грамматические 
задания  направлены  на 
выявление уровня  сформированности  практических 
умений  и  навыков:

– синтаксического 
разбора  предложения;

-умение разбирать 
слова  морфологически;

-работать  с  простым осложнённым  предложением;

-умение 
объяснять  написание  н-нн 
в  прилагательных  и 
причастиях.

Диктант

        Под 
лёгким  дуновением  знойного 
ветра  море  вздрагивало, 
и,  покрываясь  мелкой 
рябью,  ослепительно  ярко 
отражавшей  солнце,  оно 
улыбалось  голубому  небу 
тысячами  серебряных  улыбок. 
В  пространстве  между 
морем  и  небом 
носился   весёлый  плеск 
волн,  набегавших  на 
пологий  берег  песчаной 
косы.  Всё  было 
полно  живой  радости: 
звук  и  блеск 
солнца,  ветер  и 
солёный  аромат  воды, 
жаркий  воздух и  жёлтый 
песок.  Узкая  коса, 
вонзаясь  острым  шпилем  
в безграничную пустыню  играющей  солнцем 
воды,  терялась  где-то 
вдали.  Вёсла,  корзина 
да  бочки  беспорядочно 
валялись  на песке.  В  этот
день  даже  чайки 
истомлены  зноем.  Они 
сидят  на  песке, 
раскрыв  клювы  и 
опустив  крылья,  или 
лениво  качаются  на  
волнах.

     Солнце 
начинает спускаться  в  море, 
и  неугомонные волны  играют 
весело  и  шумно, 
плескаясь  о  берег. 
Солнце  садится,  и на 
жёлтом  песке  ложится 
розовый отблеск  его  лучей. 
И  жалкие  кусты 
ив,  и  перламутровые 
облака,  и  волны, 
набегавшие  на  берег, 
–  всё готовится  к 
ночному  покою.  Ночные 
тени  ложатся  не 
только  на  море, 
но  и  на 
берег.  Вокруг  только 
безмерное  море,  посеребренное 
луной,  и   синее, 
усеянное  звёздами   небо.

      (165   слов)                                                           
(По  М. Горькому)

Грамматические  задания

1. Объяснить 
написание  н-нн  в 
словах.

2. Выполнить 
морфологический разбор  слов:

Играют  – 
1-й  вариант                      садится  –  2-й 
вариант

3. В  тексте  диктанта 
найти  простое  осложнённое предложение,  выписать 
его  и  графически 
показать  знаки  препинания , 
указывая,  чем  осложнено 
предложение.

В  первом  абзаце 
–  1-й  вариант                         во  втором 
абзаце  –  2-й вариант

4.  Синтаксический  разбор 
предложения:

 Солнце  начинает спускаться  в 
море,  и  неугомонные волны  играют 
весело  и  шумно, 
плескаясь  о  берег. 
–  1-й  вариант.

Солнце  садится,  и на 
жёлтом  песке  ложится 
розовый отблеск  его  лучей. 
–  2-й  вариант

Голубые дни

Весь май море было тихое, голубые проходили над морем дни. И может, потому, что дни были теплы и тихи, что у человека весною свежа о земле память, бывало, на пароходе не раз – поднимет от работы какой-нибудь из матросов свою светловолосую голову, уставится в голубое и, вспоминая далекую родину, вдруг молвит:

– Веселое, братцы, наше село! Земля у нас сахарная, мужики сытые, бабы круглые. Скотинки худой у нас не найдешь. У нас бык в стаде ходил рога по аршину. Бывало, мимо идем, он землю роет. Кони у нас – лёт, спина как палуба, шея дугой. Улица в селе светлая, колокольня – шестьдесят сажен, строили выше, да обвалилась. Грачи поле обсядут – как черный снег. У нас петух жил – гребень в ладонь. Речка у нас, Гордота, – ры-бы! Бывало, пойдем верши трясть – суму накладешь, рубаху скинешь – накладешь. Да поболе того – назад в речку… От ягоды, бывало, в глазах рябит. Девчата наши по ягоду ходят в лес… Ух, и горячи наши бабы и девки песни играть…

Теперь мне все это – как давнишний молодой сон. Но как памятна каждая подробность этого далекого сна! И я вижу себя совсем юным и легким, с головокружительным ощущением молодости в сердце, с ненасытной жаждой странствовать…

Мы на вахте. Над пароходом и морем ночное лежит небо. Если смотреть на звезды, кажется – чуть колышется небо, и в нем, как неподвижная стрелка, стоит клотик мачты. Из трубы в темно-синее небо черными клубами валит дым, а над ним мигают ясные звезды. Тихо так, что слышен шелест воды, бегущей за бортом. Я стою на спардеке, под капитанским мостиком, у трапа. Слышно, как над нашими головами ходит взад и вперед вахтенный штурман. Иногда он тихо стучит по медному поручню.

– Есть! – говорю, подбегая, останавливаясь в темноте у трапа.

– На лаг! – приказывает штурман.

– Есть на лаг!

Топоча каблуками по пустынной палубе, поспешно бегу на корму, где от уложенных в бухты снастей крепко пахнет смолой и, сгущая синюю темноту ночи, тускло горит под решеткой одинокая лампочка. Когда поднимаюсь на мостик, слева – у невидимого берега – вспыхивает, медленно погасает огонь маяка, на минуту вдруг начинает казаться, что нет парохода, нет ночи и звезд и что все это хороший, молодой, радостный сон.

Мой товарищ по вахте – старый матрос Лоновенко, видавший на своем веку виды, такой широкий и круглый, что даже в темноте огромными кажутся его обтянутые белой рубахой грудь и живот. Пользуясь случаем, он лежит, развалясь, в забытом на спардеке удобном лонгшезе и, чтобы отогнать сон, рассказывает занятные истории из своей жизни. При звездном свете чуть видны его лицо, сложенные на животе руки.

– Силы у меня, дружок, – говорит он, справляясь со своим зычным голосом, – силы у меня очень даже много. В Киеве была со мной история, в городском цирке. Были мы там на борьбе. А борцы всё-то народ тощий, ляжками дрыгают. Вот вызывают из публики желающих бороться. Толкают меня товарищи под бок. “Выйди, – говорят, – Лоновенко, выйди!..” Ну, я взял и вышел. Лезу через скамейки с галерки, а публика во все горло орет. Вылез, стою. А он передо мною сучит голыми ляжками. “Согласны?” – “Согласен, говорю, – за тем и лез”. Оглядел он меня с головы до ног. “Разрешите, говорит, – начинать?” – “Начинайте!” А галерка, известно, мою держит руку. Очень меня это ободрило. Стали мы в позу, по всему правилу, пожали друг дружке руки – и как ухватил я его поперек, заплакали его косточки!.. Подбегает ихний, в колокольчик звонит: “Не по правилу! Не по правилу!..” “Как не по правилу!” А наверху галерка ревмя ревет, мою сторону держит…

Он долго рассказывает о своей силе: о том, как семерых “соленых” греков один уложил в одесском “Медведе”, как, сидя на злом “декохте”, таскал в порту кули и удивлял грузчиков-персов. Многое в его рассказах отдает выдумкой, но какое мне до того дело… Ночь идет тихая, чуть колышется пароход, в синем ночном небе широким потоком льется Млечный Путь, а в нем, раскинувши крылья, летит звездный Лебедь. И мертвенно-белый загорается, опять гаснет над морем молчаливый огонь маяка.

– Расскажи, как вы погибали на “Константине”, – рассеянно говорю я.

Он долго молчит, точно дремлет. Мне видны его белая рубаха, руки на животе, верх белой фуражки.

– О, це було дило! – отвечает он по-украински, подбирая толстые ноги. – Плавали мы тогда на анатолийской. Поганое было время. Закрутил нас под Бургасом штормюга, сбились с курса. А капитан у нас, Лазарев, что теперь на “Николае”, – парень бравый…

Лица его мне не видно, но я очень живо представляю маленькие его глазки, широкие скулы и большой, прикрытый усами рот.

Я стою рядом, прислонясь к холодной стойке, смотрю в море.

– Сели мы тою ночью на камень у самого берега. Штормюга ревет, жгем фальшфейеры, воду качаем. Всех пассажиров приставили к делу. А пароход на той каменюке – как черт на кресту. Вот, думаем, развернет пробоину, сломится пароход пополам. Вышло нам приказание: завозить якорь. Стали мы спускать шлюпку – до половины не спустили: разбило ту шлюпку на мелкие дребезги. Другую кой-как сбросили на воду. Посажались в нее люди, стали завозить якорь. Может, сажен пятнадцать отошли от парохода – перевернуло шлюпку, и пошел ко дну якорь. Осталася на пароходе одна, последняя шлюпка. Призывает нас капитан: так и так, говорит, братцы, осталась у нас одна шлюпка, надо будет завести на берег конец, установить связь… А нам очень хорошо слышно, как у берега бьет о камни прибой… Спустили мы благополучно шлюпку, сели в нее гребцы и третий капитанский помощник. Через час слышим – с берега кричат в рупор, запалили огонь: шлюпку разбило о камни, а люди все живы. Призывает меня капитан Лазарев, вот этак перед собою поставил, смотрит в глаза. “Ну, – говорит, – Лоновенко, последняя на тебя надежда: можешь ли добросить до берега лот?” – “Что ж, – говорю, попытаюсь, авось и доброшу…” – “Стой, – говорит, – обожди, надо тебе подкрепиться для такого дела!..” Налил он мне коньяку стакан полный. “На, – говорит, – выпей…” Выхожу я на палубу: пароход на камне весь так и трясется, мачта пляшет, порвало ванты. Под мачтой как раз и приходилась пробоина. Пассажиры, что безголовые куры, цапаются за руки. “Цыц, говорю, – не мешайте!” Сейчас скинул я с себя все до сподних, вылез на бушприт, кончиком притянулся – ну, благослови, думаю, боже! – стал крутить лот… Бросил – самую малость до берега не докинул. А позади весь пароход на меня смотрит, капитан с людьми стоит, дожидает: на меня вся надежда. Такая меня разобрала досада: разорвусь, думаю, а докину… Опять я смотал лотлинь, начал над головою крутить, аж гудёт, слышу, – кинул… Зарябило у меня в глазах. Слушаю, сквозь ветер кричат и с берега потянули: есть! Не подкачал Лоновенко!.. А сказать – не соврать: до берега саженей сто было хороших…

И опять, помолчав, почесывая под мышкой и скрипя лонгшезом, не вмещающим его тяжелого тела, положив ногу на ногу, продолжает:

– Тою минутою отдали мы на берег манильский конец, приготовили блок, закрепили за мачту, а к блоку принайтовали сетку, что вирают из трюмов грузы. И – раз, раз! – пассажиров в ту сетку сажать по три человека, сперва баб и детей, потом мужиков. Глядеть было страшно, как их с мачты да по концу на берег вниз… Так-то всех переправили, остался на пароходе один пассажир, грек соленый, – видать, из богатых купцов, в шляпе, с чемоданчиком (видно, деньги были), зубами стучит, боится. Подмигнул мне капитан, схватил я того соленого грека поперек хребта, скрутил руки-ноги, бросил в сетку, и только доставили мы его тем порядком на берег сорвалась с палубы мачта, упала в море. И так на малый от меня вершочек, даже содрало кожу с плеча… Остались мы на палубе одни. Собрал нас капитан всех до кучи. “Ну, – говорит, – хлопцы, теперь я вам не капитан больше, каждый теперь действуй по своей воле. А спасение, – говорит, осталось нам всем одно: кто доплывет до берега, тому счастье. А перед тем следует нам всем перекусить и подкрепиться, потому не ели мы целые сутки, а теперь зову вас всех в мою каюту…” Пошли мы в его каюту, матросы и кочегары, поставил он нам на стол все, что у него было. Выпили мы, закусили, начали друг с дружкой прощаться. Говорит нам капитан просто: “Ну, – говорит, – братцы, надевайте теперь пояса и все на бак, – недолго теперь продержится на камне пароход…” И только мы на бак вышли, случилось по его слову: разломился пароход на две части, и посыпались мы с бака в море, как груши с подноса… Пал я в море, кой-как вынырнул из воды и чую: держится за мою ногу человек, и так прочно, словно клещами… Хотел я его пристукнуть, а потом про себя подумал: авось до берега дотяну, будем живы. Сколько я тогда с морем бился, теперь не упомню… Почуял я под рукой камни, выкинуло нас на берег; поднялся я на четвереньки, тот человек со мною – наш третий механик.

Я давно знал о подвиге Лоновенки, силе которого были обязаны своим спасением пассажиры и экипаж погибшего на камнях “Константина”. Сам он рассказывает мне об этом впервые. И я пытаюсь рассмотреть в темноте его лицо, но мне видны только белые его плечи и широкий живот.

– Большую получил награду?

– Получил черта лысого, – отвечает он, поднимаясь и соленое прибавляя словечко. – Им, дьяволам, только свой карман дорог, нашему брату – дулю под нос…