Горящий корабль уходил прямо кормой в воду
Анна молчала. Потом она вскрикнула. Траубе со стаканом в руке вошел в мертвецкую. Анна трясла Бестужева за плечи, затем подняла его голову, прижала к груди и посмотрела на лекаря впалыми сухими глазами.
– Уйдите! – сказала она хрипло. – Уйдите все, мне ничего не нужно.
Траубе протянул ей стакан с лекарством. Анна взяла его и швырнула в угол комнаты…
– Анна… – сказал Траубе, и голова его затряслась. – Анна, прошло уже много часов, как вы плачете здесь, в этой комнате. Уже вечер. Я прошу вас, я заклинаю вас, пойдите домой на несколько часов. Я посижу пока с ним.
Анна опустила голову Бестужева на подушку, набитую жесткой соломой, и встала.
– Уже вечер? – спросила она с недоумением. – Правда, темно. Но ведь весь день было темно, как ночью. Который час?
– Девятый.
Анна запахнула шубку, поправила на голове платок и, не оглядываясь, пошла к двери.
– Я вернусь, – сказала она Траубе. – Никуда не уходите. – Она вышла на улицу и быстро пошла к морю.
У обросших желтыми лишаями валунов качалась и билась о камни темная шлюпка. Матрос молча протянул Анне руку и помог спуститься. Потом он вытер руки о старые бархатные штаны и взялся за весла.
Серые волны взлетали и исчезали в темноте. Изредка они плескали в шлюпку. Матрос молча греб к темному кораблю. Анна неподвижно сидела на корме и не отрываясь смотрела на корабль, тяжело нырявший в неспокойной, покрытой пеной воде.
С корабля бросили веревочный трап. Анна поймала его и вскарабкалась на палубу. Не было сказано ни слова.
Пинер тихо свистнул, и тотчас безмолвная толпа матросов на баке начала вращать кабестан. Из воды поползла ржавая якорная цепь. Глухо шуршали, раскатываясь, паруса. На палубе не было огней, никто не курил.
Анна стояла на капитанском мостике рядом с Пинером. Корабль тихо скрипел. Волны били в его корму и разлетались в стороны с шипением и тусклым блеском. Бриг сильно вздрогнул, накренился на правый борт, и редкие огни городка начали меняться местами и гаснуть, скрываясь за скалами.
– Пошли, – сказал Пинер и перекрестился широким католическим крестом.
Анна, наморщив брови, вглядывалась в огни городка за кормой и время от времени протяги-вала вперед руку, показывая Пинеру, куда вести корабль.
На соседних шведских парусниках было темно и тихо; на них нарочно погасили огни. Только на одном из них Пинер разглядел темную фигуру, как будто махавшую шапкой. Фигура быстро слилась с ночным мраком.
Корабль плыл в оцепенении. Люди молчали. Только ветер туго гудел в парусах и было слышно, как плещет о берега невидимый прибой. Изредка льдины били о деревянный борт брига, но корабль легко отшвыривал их, и они, неуклюже переворачиваясь и шипя, уходили под воду, чтобы снова всплыть за кормой.
– Держите ближе к берегу, – сказала Анна Пинеру. – Это здесь.
Пинер протяжно свистнул. Паруса заполоскали: корабль ложился в дрейф. На корме матросы осторожно спускали на талях большую, тяжелую шлюпку.
В полночь Лобов, одетый по-походному, явился в лазарет. Он вызвал Траубе, снял при нем часовых, прочел им приказ командира полка о переводе арестованных в форт Сэгбю и распорядился не отлучаться ни одному солдату из лазарета до его возвращения. Солдаты молча повиновались.
Лобов вывел арестованных и быстро по задворкам повел их в сторону леса. Тогда один из солдат сказал вполголоса:
– Улетели, сердешные, только след за ними горит.
– А ты помолчи, кавалер, – грубо оборвал его низенький старый солдат. – Мы люди казенные. Ты приказы сполняй, а в них за тебя офицеры небось разберутся.
Разговор оборвался.
Лобов и арестованные шли молча. Лес обступил их затишьем и мраком. Потом в мокрой его глубине послышались тяжелые удары моря и по ветвям подул ровный соленый ветер.
Лобов свернул с дороги и пошел напрямик к берегу. От берега тянуло запахом зернистого тающего льда. В черной мгле смутно виднелась седая неподвижная громада корабля. На берегу беглецов ждали Анна и матросы.
– Скорей! – сказала Анна Лобову. – Течение сносит корабль на скалы. Торопитесь!
– А вы? – изумленно спросил Лобов. – Вы должны бежать вместе с нами.
– Нет, – Анна покачала головой, – я не могу уехать.
– Но почему?
– Неужели я должна вам объяснять это? – сказала Анна с такой горечью, что Лобов покраснел в темноте.
Он крепко пожал руку Анне и ничего не ответил. Анна обернулась к арестованному. Офицер сделал шаг вперед.
– Мы никогда не забудем, – сказал он, – вашей помощи. Мужайтесь! Всюду в мыслях я буду с вами. Может быть, мы еще свидимся и я смогу принести вам хотя бы ничтожное утешение.
Он хотел поцеловать у Анны руку, но она притянула его голову к себе и поцеловала в холод-ный лоб. Она сжала плечи беглеца. Сердце ее тяжело билось от боли. Ради его спасения было отдано все: счастье, любовь, отдана жизнь. Он был теперь единственным родным ей человеком.
Ветер хлопал парусами корабля. Матросы торопили. Беглецы и Лобов вошли в шлюпку. Первая же волна откинула ее от берега и скрыла в темноте.
Анна стояла на берегу и ждала. Изредка она слышала глухой стук уключин. Ветер обдувал платье на Анне, леденил лицо. Она смотрела в темноту до тех пор, пока громада корабля, неясная как видение, не начала медленно скрываться во мраке. Тогда Анна застонала, обняла сырой ствол сосны и прижалась к нему головой. Никогда она не думала, что в жизни может быть такое полное и глухое одиночество, такое отчаяние.
Медленно, спотыкаясь и хватаясь за стволы деревьев, Анна побрела в город. Ночное море шумело за ее спиной равнодушно и угрюмо. Анна знала, что ничто в мире не может принести ей утешения, никто не поймет ее слез, что сейчас оборвались последние нити, привязывающие ее к жизни.
Бестужева и Тихонова похоронили на следующий день к вечеру.
Мерк не разрешил оркестру играть на похоронах. Только барабанщики шли впереди понурых солдатских рядов и отбивали печальную дробь. Два дощатых, плохо обструганных гроба солдаты несли на плечах. Впереди брел старый глухой священник. Он не слышал самого себя и потому то едва слышно бормотал слова молитв, то выкрикивал их во весь голос.
Вперемежку с солдатами шли немногие офицеры. Заплаканный Траубе шел рядом с Анной и изредка поддерживал ее за локоть. Анна каждый раз вздрагивала и оглядывалась. Ей казалось, что похоронное шествие стоит на месте. Она видела все одно и то же: мутное небо, землю, засыпанную белым снегом, серые стриженые головы солдат, их серые шинели и озябшие красные руки, державшие черные бескозырки.
Хор заунывно тянул непонятные церковные напевы. Гробы качались. На крышке гроба Бестужева лежала его сабля, у Тихонова – старая солдатская фуражка.
Анна опускала глаза и видела рыжие сапоги солдат, шедших впереди. Она смотрела на солдат, на их спины, на озябшие руки, осторожно поддерживавшие гроб, и думала, что эти руки почти прикасаются к телу Бестужева, к его бледному задумчивому лицу. Тогда она начинала плакать. Траубе брал ее за локоть, а солдаты позади сморкались, вытирали носы рукавами шинелей и перешептывались.
Их шепот доходил до Анны, и она слышала в нем слова неуклюжего и беспомощного утешения.
– От пули не посторонишься, – говорили солдаты. – У него легкая смерть была, нисколько не мучился. Горе – как полая вода: все затопит, а потом сойдет.
На кладбище открыли крышки гробов, и глухой священник, помахивая кадилом, громко сказал страшные слова:
– Приидите, последнее целование дадим.
Анна подошла к гробу, стала на колени, растерянно оглянулась и поцеловала Бестужева в холодные тонкие губы. Бестужев смотрел на нее из-под опущенных ресниц печально и сосредоточенно. Она положила Бестужеву на плечи худые маленькие руки и долго вглядывалась в его лицо.
Все ждали. Священник сердито кадил и кашлял. Траубе поднял Анну.
К гробам один за другим подходили солдаты. Они поправляли кожаные пояса, одергивали шинели, крестились, целовали в лоб Бестужева и Тихонова и отходили. Иные становились на колени и до земли кланялись мертвецам.
Источник
Давно у нас не было тайн и расследований..
Татьяна и Сергей Никитины: “ОДЕССА ЗАЖИГАЕТ ОГОНЬКИ”, Музыка и слова Е. Аграновича.
Одесса зажигает огоньки,
И корабли уходят в море прямо.
Поговорим за берега твои,
Красавица моя, Одесса-мама!
Мой город знаменитыми богат,
Поэты жили здесь и поэтессы.
Утесов Ленька мой родимый брат,
И Верка Инбер тоже из Одессы.
И Эдуард Багрицкий одессит,
Он здесь писал свои стихотворения,
А Сашка Пушкин тем и знаменит,
Что здесь он вспомнил чудного мгновенье.
А Додик Ойстрах, чтоб он был здоров,
Его же вся Италия боится,
А звук егойной скрипки был таков,
Что вся Одесса-мама им гордится.
Эмиль Елесь, ну кто же его не знал?!
Его все звали просто Милька рыжий,
А сейчас он за Одессу запевал,
Ему всё больше Лондон и Парижы.
Одесский вор, он тоже знаменит,
С другим он вором не имеет сходства.
Япончик Мишка, пусть он был бандит,
Но сколько в ём печати благородства.
Одесса мой единственный маяк,
Бывают драки с матом и без мата,
И если вам в Одессе выбьют глаз
То этот глаз уставит вам Филатов.
* * *
А “стихотворения” и “чудного мгновенье” не на моей совести.
Но
написал эту песню Борис Смоленский.
Одесса-мама
В тумане тают синие огни,
Сегодня мы уходим в море прямо.
Поговорим за прелести твои,
Ах вей, родимая моя Одесса-мама.
Мне там знакомо каждое окно,
Там девочки фартовые такие.
Ох, больше мне не пить твое вино,
Ах вей, и клешем не утюжить мостовые.
Одна по Дерибасовской пройдет,
Стройна и грациозна, словно танец.
И кто ее увидит, тот дойдет,
Пускай он будет даже иностранец.
Мы все идем за ней, как на расстрел,
И говорим, от страсти задыхаясь:
“Ой, кто же Вас так сильно загорел,
Что я на Вас буквально удивляюсь”.
Там все хватают звездочек с небес,
Наш город гениальностью известен:
Утесов Ленька – парень из Одесс,
И Инбер тоже, Бабель из Одессы.
Багрицкий Эдя тоже одессит,
Он здесь писал свои стихотворенья.
А Саша Пушкин тем и знаменит,
Что здесь он вспомнил чудного мгновенья.
Ты ж мне один-единственный маяк,
И жить теперь так грустно и отвратно,
Ой, гоб рахмонес, мамочка моя,
Ой, мамочка, роди меня обратно.
В разлуке сердце нервы теребят,
И жить мне без тебя, так это драма?
Ну кто ж теперь заменит мне тебя,
Ах вей, родимая моя Одесса-мама.
(дата неизв., ≈ 36-37 гг.)
Сложно не заметить стилизацию Смоленского, и несколько сложно не покоробиться от “народных” правок, оказавшихся вполне удобоваримыми для слушателей Никитиных.
Ну ладно, не будем углубляться. Товарищи знали свою аудиторию и умели ей потрафить.
Меня не возмущают те, кому больше по вкусу кабацкая мызыка.
Другой они и не знают.
Меня возмущает содержатель кабака.
Не выношу, когда уродуют людей.
* * *
Борис Смоленский родился в 1921 году.
Впервые я встретил это имя в детской, но такой недетской книжке Кирилла Голованова “Матросы Наркомпросса“.
Слабый ищет покой, сильный — жизни большой,
Солнце — волн в золотом янтаре,
Парус — ветер прямой, сердце — зыби шальной,
Корабли — свободных морей!
Гасилов читал с выражением. Но ребята стихов не оценили.
— Сам сочинил? — ревниво осведомился Бархатов.
— Нет, — честно признался Гасилов. — Если бы я так мог! Это стихи Бориса Смоленского. Он научил меня вязать морские узлы и сам учится на штурмана дальнего плавания.
Матросы Наркомпроса – ученики военно-морской спецшколы. Сам Кирилл Голованов, вывезенный вместе с уцелевшими “спецами” из блокадного кольца на Большую землю в феврале 1942 года, был снят с эшелона с диагнозом дистрофии третьей степени — семнадцатилетний парень весил 25 килограммов.
Вот это стихотворение целиком:
Это было всегда – и теперь, и давно,
Так велось от начала земли,
Птица ищет гнездо, рыба – тихое дно,
И свободных морей – корабли.
Над морями созвездия не сочтены,
Облака над волной расцвели,
И под знойным торнадо,
под нордом ночным
К горизонтам летят корабли.
Слабый ищет покой,
сильный – жизни большой,
Солнце – волн в золотом янтаре,
Парус – ветер прямой, сердце –
зыби шальной,
Корабли – свободных морей.
1937
Всем известная “Бригантина” была написана Павлом Коганом в соавторстве с Борисом Смоленским. В рукописях последнего обнаружен правленный его рукою текст песни. Тематически и стилистически это стихотворение – о дальних синих морях, о яростных и непокорных людях, о презрении к грошовому уюту – полностью соответствует поэтическому обиходу Смоленского.
Надоело говорить и спорить
И любить усталые глаза –
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса…
Борис Смоленский погиб на фронте в 1941-м.
Погибли вместе с ним его фронтовые тетради.
20 лет, и какие замечательные стихи…
Я капитан безумного фрегата,
Что на рассвете поднял якоря
И в шторм ушел, и шел через пассаты,
И клад искал и бороздил моря.
Отбив рапиры прыгающих молний,
Сквозь мглу морей и штормовой раскат
Он шел в морях, расшвыривая волны
И мачтами срывая облака.
Разрывы смерчей нависали низко,
Но норд как перепуганный бежал,
И горизонт совсем казался близким,
И снова за туманом ускользал.
И вот фиорд. И низкий борт накренен,
И над водой уснули паруса.
Еще темно. Скользят по зыби тени,
И запад скупо звезды разбросал.
Еще темно. И только берег светел.
Но разлетится вдребезги прибой,
Ослепит солнце, прополощет ветер,
И берега растают за кормой.
(дата неизв.)
* * *
Когда, устав от многословья
И самого себя презрев,
Прильну щекою к изголовью –
Закрыть глаза, чтобы прозреть,
И увидать тебя и плакать,
Кричать, как трудно нам двоим,
Кусая локти, в темень, в слякоть
Бежать за поездом твоим….
* * *
Через комнату, где твои пальцы
на клавишах лунных,
Через белый балкон
в тишину кипарисных аллей
Улетает соната
к сиянию синей латуни,
Где на лунных волнах
отражается сон кораблей.
* * *
Ну зачем же так горько плакать
И слезинки ронять на песок?
Я пойду на закатный запад,
Ты пойдешь на горящий восток.
Но земля ведь кругла и стара,
И, быть может, когда-нибудь я
На другой половинке шара
Повстречаю случайно тебя.
Обниму неуклюжей лапой,
Поцелую в прохладный висок…
Ну зачем же так горько плакать
И слезинки ронять на песок?
1937
* * *
Уют жилья, последний ломоть хлеба,
Спокойный сон, счастливую игру –
Я все отдам за взгляд большого неба,
За жизнь, как поцелуи на ветру.
1937
* * *
Прохладный блик от лампы лег,
Дрожа, как мотылек,
На выпуклый и чистый лоб,
На светлый завиток.
В углах у глаз теней покой…
Я так люблю тебя такой!
Ну разве не гениально?
One shade the more, one ray the less,
Had half impaired the nameless grace
Which waves in every raven tress,
Or softly lightens o’er her face..
Прибавить луч иль тень отнять –
И будет уж совсем не та
Волос агатовая прядь,
Не те глаза, не те уста
И лоб, где помыслов печать
Так безупречна, так чиста.
Это уже Байрон..
* * *
Есть ремесло – не засыпать ночами
И в конуре, прокуренной дотла,
Метаться зверем. Пожимать плечами
И горбиться скалою у стола.
Потом сорваться.
В ночь. В мороз.
Чтоб ветер
Стянул лицо. Чтоб прошибая лбом
Упорство улиц.
Здесь, сейчас же встретить
Единственную, нужную любовь.
* * *
Уж на холмах поник овес,
И канет в тьму закат,
И песенку на вспышках звезд
Сыграет музыкант.
Он где-то девушке родной
Сказал – прости, не плачь,
И только скрипку взял с собой
Да легкий, яркий плащ.
* * *
Не надо скидок. Это пустяки –
Не нас уносит, это мы уносим
С собою все, и только на пески
Каскад тоски обрушивает осень.
* * *
Светлые часы невозвратимы,
Горькие, поверь, всегда при нас,
И они – хотим иль не хотим мы –
Складками лежат у наших глаз.
* * *
Я круга карусели не нарушу.
Игра закономерна и горда.
Но что любовь? Прелестная игрушка,
Иль ветром перерезана гортань.
* * *
Франсуа Вийон
Век, возникающий нежданно
В сухой, отравленной траве,
С костра кричащий, как Джордано:
“Но все равно ведь!” –
Вот твой век!
* * *
Давай молчать под тишину
Про дни и про дела.
Любовь, удачу и беду
Поделим пополам.
Но город ветром унесен,
И солнцу не бывать,
Я расскажу тебе твой сон,
Пока ты будешь спать.
1939
* * *
Источник
Подборка песен великого барда о пиратах и море.
Песни Владимира Семёновича Высоцкого о море. Часть 2 >>
Песни Владимира Семёновича Высоцкого о море. Часть 3 >>
В. Высоцкий «Мы говорим не штормы, а шторма».
Мы говорим не «штОрмы», а «штормА» –
Слова выходят коротки и смачны:
«ВетрА» – не «вЕтры» – сводят нас с ума,
Из палуб выкорчевывая мачты.
Мы на приметы наложили вето –
Мы чтим чутье компасов и носов.
Упругие тугие мышцы ветра
Натягивают кожу парусов.
На чаше звездных – подлинных – Весов
Седой Нептун судьбу решает нашу,
И стая псов, голодных Гончих псов,
Надсадно воя, гонит нас на Чашу.
Мы – призрак легендарного корвета,
Качаемся в созвездии Весов.
И словно заострились струи ветра –
И вспарывают кожу парусов.
По курсу – тень другого корабля,
Он шел – и в штормы хода не снижая.
Глядите – вон болтается петля
На рее, по повешенным скучая!
С ним Провиденье поступило круто:
Лишь вечный штиль – и прерван ход часов,-
Попутный ветер словно бес попутал –
Он больше не находит парусов.
Нам кажется, мы слышим чей-то зов –
Таинственные четкие сигналы…
Не жажда славы, гонок и призов
Бросает нас на гребни и на скалы.
Изведать то, чего не ведал сроду,-
Глазами, ртом и кожей пить простор!..
Кто в океане видит только воду –
Тот на земле не замечает гор.
Пой, ураган, нам злые песни в уши,
Под череп проникай и в мысли лезь,
Лей звездный дождь, вселяя в наши души
Землей и морем вечную болезнь!
***
В. Высоцкий «Ещё не вечер».
Четыре года рыскал в море наш корсар,
В боях и штормах не поблекло наше знамя.
Мы научились штопать паруса,
И затыкать пробоины телами.
За нами гонится эскадра по пятам.
На море штиль и не избегнуть встречи.
Но нам сказал спокойно капитан:
– Еще не вечер, еще не вечер!
Вот развернулся боком флагманский фрегат,
И левый борт окрасился дымами.
Ответный залп – на глаз и наугад.
Вдали пожар и смерть. Удача с нами!
Из худших выбирались передряг,
Но с ветром худо, и в трюме течи,
А капитан нам шлет привычный знак:
– Еще не вечер, еще не вечер!
На нас глядят в бинокли, в трубы сотни глаз
И видят нас от дыма злых и серых,
Но никогда им не увидеть нас
Прикованными к веслам на галерах!
Неравный бой. Корабль кренится наш.
Спасите наши души человечьи!
Но крикнул капитан: – На абордаж!
Еще не вечер! Еще не вечер!
Кто хочет жить, кто весел, кто не тля –
Готовьте ваши руки к рукопашной!
А крысы пусть уходят с корабля –
Они мешают схватке бесшабашной!
И крысы думали: «А чем не шутит черт?!»
И тупо прыгали, спасаясь от картечи.
А мы с фрегатом становились к борту борт.
Еще не вечер, еще не вечер!
Лицо в лицо, ножи в ножи, глаза в глаза!
Чтоб не достаться спрутам или крабам,
Кто с кольтом, кто с кинжалом, кто в слезах, –
Мы покидали тонущий корабль.
Но нет! Им не послать его на дно –
Поможет океан, взвалив на плечи.
Ведь океан-то с нами заодно,
И прав был капитан – еще не вечер!
***
В. Высоцкий БАЛЛАДА О БРОШЕННОМ КОРАБЛЕ
Капитана в тот день называли на «ты»,
Шкипер с юнгой сравнялись в талантах;
Распрямляя хребты и срывая бинты,
Бесновались матросы на вантах.
Двери наших мозгов
Посрывало с петель
В миражи берегов,
В покрывала земель,
Этих обетованных, желанных –
И колумбовых, и магелланных.
Только мне берегов
Не видать и земель –
С хода в девять узлов
Сел по горло на мель!
А у всех молодцов –
Благородная цель…
И в конце-то концов –
Я ведь сам сел на мель.
И ушли корабли – мои братья, мой флот, –
Кто чувствительней – брызги сглотнули.
Без меня продолжался великий поход,
На меня ж парусами махнули.
И погоду и случай
Безбожно кляня,
Мои пасынки кучей
Бросали меня.
Вот со шлюпок два залпа – и ладно! –
От Колумба и от Магеллана.
Я пью пену – волна
Не доходит до рта,
И от палуб до дна
Обнажились борта,
А бока мои грязны –
Таи не таи, –
Так любуйтесь на язвы
И раны мои!
Вот дыра у ребра – это след от ядра,
Вот рубцы от тарана, и даже
Видны шрамы от крючьев – какой-то пират
Мне хребет перебил в абордаже.
Киль – как старый неровный
Гитаровый гриф:
Это брюхо вспорол мне
Коралловый риф.
Задыхаюсь, гнию – так бывает:
И просоленное загнивает.
Ветры кровь мою пьют
И сквозь щели снуют
Прямо с бака на ют, –
Меня ветры добьют:
Я под ними стою
От утра до утра, –
Гвозди в душу мою
Забивают ветра.
И гулякой шальным всё швыряют вверх дном
Эти ветры – незваные гости, –
Захлебнуться бы им в моих трюмах вином
Или – с мели сорвать меня в злости!
Я уверовал в это,
Как загнанный зверь,
Но не злобные ветры
Нужны мне теперь.
Мои мачты – как дряблые руки,
Паруса – словно груди старухи.
Будет чудо восьмое –
И добрый прибой
Мое тело омоет
Живою водой,
Моря божья роса
С меня снимет табу –
Вздует мне паруса,
Словно жилы на лбу.
Догоню я своих, догоню и прощу
Позабывшую помнить армаду.
И команду свою я обратно пущу:
Я ведь зла не держу на команду.
Только, кажется, нет
Больше места в строю.
Плохо шутишь, корвет,
Потеснись – раскрою!
Как же так – я ваш брат,
Я ушел от беды…
Полевее, фрегат, –
Всем нам хватит воды!
До чего ж вы дошли:
Значит, что – мне уйти?!
Если был на мели –
Дальше нету пути?!
Разомкните ряды,
Всё же мы – корабли, –
Всем нам хватит воды,
Всем нам хватит земли,
Этой обетованной, желанной –
И колумбовой, и магелланной!
***
Владимир Высоцкий – «Ну вот, исчезла дрожь в руках…»
Ну, вот исчезла дрожь в руках
Наверх, наверх.
Ну, вот сорвался в пропасть страх
Навек, навек.
Для остановки нет причин
Иду, скользя,
И в мире нет таких вершин,
Что взять нельзя.
Среди нехоженных путей
Один пусть мой,
Среди невзятых рубежей
Один за мной.
Кто не доплыл и в волны лег,
Тем Бог – судья.
Среди непройденных дорог
Одна – моя.
Мой океан со всех сторон
Штормит, штормит
Он тайну чьих нибудь имён
На дне хранит.
А я гляжу в свою мечту
Поверх голов
И свято верю в чистоту
Глубин и слов.
И пусть пройдет немалый срок
Мне не забыть
Что здесь сомнения я смог
В себе убить.
Я слышал пела мне вода:
«Удач всегда»,
А день, какой был день тогда?
Ах, да. Среда.
***
В. Высоцкий «Свой остров».
Отплываем в теплый край
навсегда.
Наше плаванье, считай,-
на года.
Ставь фортуны колесо
поперек,
Мы про штормы знаем все
наперед.
Поскорей на мачту лезь, старик! –
Встал вопрос с землей остро,-
Может быть, увидишь материк,
Ну а может быть – остров.
У кого-нибудь расчет
под рукой,
Этот кто-нибудь плывет
на покой.
Ну а прочие – в чем мать
родила –
Не на отдых, а опять –
на дела.
Ты судьбу в монахини постриг,
Смейся ей в лицо просто.
У кого – свой личный материк,
Ну а у кого – остров.
Мне накаркали беду
с дамой пик,
Нагадали, что найду
материк,-
Нет, гадалка, ты опять
не права –
Мне понравилось искать
острова.
Вот и берег призрачно возник,-
Не спеша – считай до ста.
Что это, тот самый материк
Или это мой остров?..
***
В. Высоцкий «Пиратская песня».
На судне бунт, над нами чайки реют,
Вчера из-за дублонов золотых
Двух негодяев вздернули на рее,
Но – мало. Нужно было четверых.
Ловите ветер всеми парусами!
К чему гадать! Любой корабль – враг.
Удача – миф, но эту веру сами
Мы создали, поднявши черный флаг.
Катился ком по кораблю от бака.
Забыто всё – и честь, и кутежи.
И подвывая, будто бы от страха,
Они достали длинные ножи.
Ловите ветер всеми парусами!
К чему гадать! Любой корабль – враг.
Удача – миф, но эту веру сами
Мы создали, поднявши черный флаг.
Вот двое в капитана пальцем тычут.
Достать его – и им не страшен чёрт.
Но капитан вчерашнюю добычу
При всей команде выбросил за борт.
Ловите ж ветер всеми парусами!
К чему гадать! Любой корабль – враг.
Удача – миф, но эту веру сами
Мы создали, поднявши черный флаг.
Но вот волна, подобная надгробью,
Всё смыла, с горла сброшена рука…
Бросайте за борт всё, что пахнет кровью, –
Поверьте, что цена невысока!
Ловите ж ветер всеми парусами!
К чему гадать! Любой корабль – враг.
Удача – здесь! И эту веру сами
Мы создали, поднявши черный флаг.
***
В. Высоцкий «Этот день будет первым всегда и везде…»
Этот день будет первым всегда и везде –
Пробил час, долгожданный серебряный час:
Мы ушли по весенней высокой воде,
Обещанием помнить и ждать заручась.
По горячим следам мореходов живых и экранных,
Что пробили нам курс через рифы, туманы и льды,
Мы под парусом белым идем с океаном на равных
Лишь в упряжке ветров – не терзая винтами воды.
Впереди – чудеса неземные!
А земле, чтобы ждать веселей,
Будем честно мы слать позывные –
Эту вечную дань кораблей.
Говорят, будто парусу реквием спет,
Черный бриг за пиратство в музей заточен,
Бросил якорь в историю стройный корвет,
Многотрубные увальни вышли в почет.
Но весь род моряков – сколько есть – до седьмого колена
Будет помнить о тех, кто ходил на накале страстей.
И текла за бортом добела раскаленная пена,
И щадила судьба непутевых своих сыновей.
Впереди – чудеса неземные!
А земле, чтобы ждать веселей,
Будем честно мы слать позывные –
Эту вечную дань кораблей.
Материк безымянный не встретим вдали,
Островам не присвоим названий своих –
Все открытые земли давно нарекли
Именами великих людей и святых.
Расхватали открытья – мы ложных иллюзий не строим,-
Но стекает вода с якорей, как живая вода.
Повезет – и тогда мы в себе эти земли откроем,-
И на берег сойдем – и останемся там навсегда.
Не смыкайте же век, рулевые,-
Вдруг расщедрится серая мгла –
На «Летучем Голландце» впервые
Запалят ради нас факела!
Впереди – чудеса неземные!
А земле, чтобы ждать веселей,
Будем честно мы слать позывные –
Эту вечную дань кораблей.
***
В. Высоцкий «Баллада о юнге».
Был развеселый розовый восход,
И плыл корабль навстречу передрягам,
И юнга вышел в первый свой поход
Под флибустьерским черепастым флагом.
Накренившись к воде, парусами шурша,
Бриг двухмачтовый лег в развороте.
А у юнги от счастья качалась душа,
Как пеньковые ванты на гроте.
И душу нежную под грубой робой пряча,
Суровый шкипер дал ему совет:
«Будь джентльменом, если есть удача,
А без удачи – джентльменов нет!»
И плавал бриг туда, куда хотел,
Встречался – с кем судьба его сводила,
Ломая кости веслам каравелл,
Когда до абордажа доходило.
Был однажды богатой добычи дележ –
И пираты бесились и выли…
Юнга вдруг побледнел и схватился за нож,-
Потому что его обделили.
Стояла девушка, не прячась и не плача,
И юнга вспомнил шкиперский завет:
Мы – джентльмены, если есть удача,
А нет удачи – джентльменов нет!
И видел он, что капитан молчал,
Не пробуя сдержать кровавой свары.
И ран глубоких он не замечал –
И наносил ответные удары.
Только ей показалось, что с юнгой – беда,
А другого она не хотела, –
Перекинулась за борт – и скрыла вода
Золотистое смуглое тело.
И прямо в грудь себе, пиратов озадачив,
Он разрядил горячий пистолет…
Он был последний джентльмен удачи,-
Конец удачи – джентльменов нет!
***
Высоцкий «Он капитан и родина его…»
Он капитан, и родина его – Марсель,
Он обожает споры, шум и драки,
Он курит трубку, пьет крепчайший эль
И любит девушку из Нагасаки.
У ней следы проказы на руках,
У ней татуированные знаки,
И вечерами джигу в кабаках
Танцует девушка из Нагасаки…
У ней такая маленькая грудь
И губы, губы алые, как маки…
Уходит капитан в далекий путь
И любит девушку из Нагасаки.
И вот в жестокий шторм,
Когда гремит гроза,
И в тихие часы,
Сидя на баке,
Он вспоминает карие глаза
И видит девушку из Нагасаки.
Кораллы, алые как кровь
И шелковую блузку цвета хаки
И пылкую, и страстную любовь
Везет он девушке из Нагасаки.
Вернулся капитан издалека
И он узнал, что джентльмен во фраке
Однажды, накурившись гашиша
Зарезал девушку из Нагасаки…
У ней такая маленькая грудь,
И губы, губы алые как маки,
Уходит капитан в далекий путь,
Не видев девушки из Нагасаки…
***
Высоцкий «Сначала было Слово…»
Сначала было Слово печали и тоски,
Рождалась в муках творчества планета,
Рвались от суши в никуда огромные куски
И островами становились где-то.
И, странствуя по свету без фрахта и без флага
Сквозь миллионолетья, эпохи и века,
Менял свой облик остров — отшельник и бродяга, —
Но сохранял природу и дух материка.
Сначала было Слово, но кончились слова,
Уже матросы Землю населяли,
И ринулись они по сходням вверх на острова,
Для красоты назвав их кораблями.
Но цепко держит берег — надёжней мёртвой хватки, —
И острова вернутся назад наверняка,
На них царят морские особые порядки,
На них хранят законы и честь материка.
Простит ли нас наука за эту параллель,
За вольность в толковании теорий?
Но если уж сначала было слово на Земле,
То это, безусловно, — слово «море»!
***
Высоцкий «Корабли постоят – и ложатся на курс».
Корабли постоят – и ложатся на курс,
но они возвращаются сквозь непогоды…
Не пройдет и полгода – и я появлюсь,
чтобы снова уйти на полгода.
Возвращаются все – кроме лучших друзей,
кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все – кроме тех, кто нужней,
я не верю судьбе, а себе – еще меньше.
Но мне хочется верить, что это не так,
что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в делах,
я, конечно, спою – не пройдет и полгода.
***
Высоцкий «Вы в огне да и в море вовеки не сыщете брода».
Вы в огне да и в море вовеки не сыщете брода,-
Мы не ждали его – не за легкой добычей пошли.
Провожая закат, мы живем ожиданьем восхода
И, влюбленные в море, живем ожиданьем земли.
Помнишь детские сны о походах Великой Армады,
Абордажи, бои, паруса – и под ложечкой ком?..
Все сбылось: «Становись! Становись!» – раздаются команды,-
Это требует море – скорей становись моряком!
Наверху, впереди – злее ветры, багровее зори,-
Правда, сверху видней, впереди же – исход и земля.
Вы матросские робы, кровавые ваши мозоли
Не забудьте, ребята, когда-то надев кителя!
По сигналу «Пошел!» оживают продрогшие реи,
Горизонт опрокинулся, мачты упали ничком.
Становись, становись, становись человеком скорее,-
Это значит на море – скорей становись моряком!
Поднимаемся в небо по вантам, как будто по вехам,-
Там и ветер живой – он кричит, а не шепчет тайком:
Становись, становись, становись, становись человеком! –
Это значит на море – скорей становись моряком!
Чтоб отсутствием долгим вас близкие не попрекали,
Не грубейте душой и не будьте покорны судьбе,-
Оставайтесь, ребята, людьми, становясь моряками;
Становясь капитаном – храните матроса в себе!
***
Высоцкий «Гимн морю и горам».
Заказана погода нам Удачею самой,
Довольно футов нам под киль обещано,
И небо поделилось с океаном синевой –
Две синевы у горизонта скрещены.
Не правда ли, морской хмельной невиданный простор
Сродни горам в безумстве, буйстве, кротости:
Седые гривы волн чисты, как снег на пиках гор,
И впадины меж ними – словно пропасти!
Служение стихиям не терпит суеты,
К двум полюсам ведет меридиан.
Благословенны вечные хребты,
Благословен Великий океан.
Нам сам Великий случай – брат, Везение – сестра,
Хотя – на всякий случай – мы встревожены.
На суше пожелали нам ни пуха ни пера,
Созвездья к нам прекрасно расположены.
Мы все – впередсмотрящие, все начали с азов,
И если у кого-то невезение –
Меняем курс, идем на SOS, как там, в горах,- на зов,
На помощь, прерывая восхождение.
Служение стихиям не терпит суеты,
К двум полюсам ведет меридиан.
Благословенны вечные хребты,
Благословен Великий океан.
Потери подсчитаем мы, когда пройдет гроза,-
Не сединой, а солью убеленные,-
Скупая океанская огромная слеза
Умоет наши лица просветленные…
Взята вершина – клотики вонзились в небеса!
С небес на землю – только на мгновение:
Едва закончив рейс, мы поднимаем паруса –
И снова начинаем восхождение.
Служение стихиям не терпит суеты,
К двум полюсам ведет меридиан.
Благословенны вечные хребты,
Благословен Великий океан.
***
Высоцкий «Мореплаватель-одиночка».
Вот послал господь родителям сыночка:
Люльку в лодку переделать велел, –
Мореплаватель родился одиночка –
Сам укачивал себя, сам болел…
Не по году он мужал – по денечку,
И уже из колыбели дерзал:
К мореплаванью готовясь в одиночку,
Из пеленок паруса вырезал.
…Прямо по носу – глядите! – то ли бочка,
То ли яхта, то ли плот, то ли – нет:
Мореплаватель, простите, одиночка
Посылает нам салют и привет!
Ой, ребята, не к добру проволочка!
Сплюньте трижды все, кто на корабле:
Мореплаватель на море одиночка –
Вроде черного кота на земле!
«Вы откуда – отвечайте нам, и точка, –
Не могли же вы свалиться с небес?!
Мы читали, что какой-то одиночка
В треугольнике Бермудском исчез…»
«Это утка, это бред – все до строчки!-
И простите, если резок и груб, –
Я там плавал, извините, в одиночку:
Он совсем не треугольник, а – куб!
Были бедствия – посуда на кусочки!
Била Бетси – ураган – все подряд, –
Мореплаватели нынче – одиночки –
Из летающих тарелок едят!»
Вот добавил он в планктон кипяточку…
Как орудует: хоть мал, да удал!
Глядь – и ест деликатесы в одиночку, –
А из нас – таких никто не едал.
И поведал он, что пьет он по глоточку,
Чтоб ни капли не пропасть в бороде, –
Мореплаватель, простите, в одиночку
Философию развел на воде.
«Не искусственную ли оболочку
Вы вокруг себя, мой друг, возвели?
Мореплаванью, простите, в одиночку
Наше общество предпочли?»
Он ответил: «Вы попали прямо в точку!
Там, на суше не пожать вам руки:
В море плавая подолгу в одиночку,
Я по людям заскучал, моряки!»
Мы, услыша что-нибудь, сразу – в строчку,
Мы, завидя что-нибудь, – в негатив!
Мореплавателя сняли, одиночку,
В фотографию его превратив.
Ах, побольше б нам немного юморочку!-
Поскучнели, отрешась от земли, –
Мореплавателя – брата – одиночку
Мы хотя бы как смогли развлекли!
Так поменьше им преград и отсрочек,
И задорин на пути, и сучков!
Жаль, что редко их встретишь – одиночек, –
Славных малых и таких чудаков!
Послушать песни Владимира Высоцкого >>
Песни Владимира Семёновича Высоцкого о море. Часть 2 >>
Песни Владимира Семёновича Высоцкого о море. Часть 3 >>
Источник
