А море шумит волной а море поет за кормой

 Ðàñêèíóëîñü ìîðå øèðîêî,
È âîëíû áóøóþò âäàëè…
Òîâàðèù, ìû åäåì äàë¸êî,
Ïîäàëüøå îò íàøåé çåìëè.

Íå ñëûøíî íà ïàëóáå ïåñåí,
È Êðàñíîå ìîðå øóìèò,
À áåðåã ñóðîâûé è òåñíûé,-
Êàê âñïîìíèøü, òàê ñåðäöå áîëèò.

Òàì ðóññêèå ñïÿò àäìèðàëû
È äðåìëþò ìàòðîñû âîêðóã.
Íà íèõ âûðàñòàþò êîðàëëû,
Íà ïàëüöàõ ðàñêèíóòûõ ðóê.

Êîãäà çàñûïàåò ïðèðîäà,
È ÿðêàÿ ñâåòèò ëóíà,
Ãåðîè ïîãèáøåãî ôëîòà
Âñòàþò, ïðîáóæäàÿñü îò ñíà.

Îíè íà÷èíàþò áåñåäó,
Ñî äíà ðàçãîâîðû ñëûøíû.
Î æèçíè ìàòðîññêîé — íåëåãêîé
Âñþ íî÷ü ãîâîðÿò ìîðÿêè.

Íà áàêå óæ âîñåìü ïðîáèëî –
Òîâàðèùà íàäî ñìåíèòü.
Ïî òðàïó åäâà îí ñïóñòèëñÿ,
Ìåõàíèê êðè÷èò: «Øåâåëèñü!»

«Òîâàðèù, ÿ âàõòû íå â ñèëàõ ñòîÿòü,-
Ñêàçàë êî÷åãàð êî÷åãàðó,-
Îãíè â ìîèõ òîïêàõ ñîâñåì íå ãîðÿò;
 êîòëàõ íå ñäåðæàòü ìíå óæ ïàðó.

Íåò âåòðà ñåãîäíÿ, íåò ìî÷è ñòîÿòü,
Ñîãðåëàñü âîäà, äóøíî, æàðêî.
Òåðìîìåòð ïîäíÿëñÿ àæ íà ñîðîê ïÿòü,
Áåç âîçäóõà âñÿ êî÷åãàðêà.

Ïîéäè, çàÿâè âñåì, ÷òî ÿ çàáîëåë
È âàõòó, íå êîí÷èâ, áðîñàþ.
Âåñü ïîòîì èñòåê, îò æàðû èçíåìîã,
Ðàáîòàòü íåò ñèë, óìèðàþ!»

Òîâàðèù óøåë, îí ëîïàòó ñõâàòèë,
Ñîáðàâøè ïîñëåäíèå ñèëû,
Äâåðü òîïêè ïðèâû÷íûì òîë÷êîì îòâîðèë,
È ïëàìÿ åãî îçàðèëî.

Ëèöî åãî, ïëå÷è, îòêðûòàÿ ãðóäü,
Ïîò ñ íèõ ñòðóèâøèéñÿ ãðàäîì,
Íî åñëè á êòî ìîã â íèõ òóäà çàãëÿíóòü,
Íàçâàë êî÷åãàðêó áû àäîì.

Êîòëû ïàðîâûå çëîâåùå øóìÿò,
Îò ñèëû ïàðîâ ñîäðîãàÿñü,
Êàê òûñÿ÷è çìåé ïàðû æå øèïÿò,
Èç òðóá êîå-ãäå ïðîáèâàÿñü.

À îí, èçâèâàÿñü ïðåä æàðêèì îãíåì,
Ëîïàòîé áðîñàë ëîâêî óãîëü;
Âíèçó áûëî ìðà÷íî: ëó÷ ñîëíöà è äíåì
Íå ìîæåò ïðîíèêíóòü â òîò óãîë.

Îêîí÷èâ êèäàòü, îí íàïèëñÿ âîäû,-
Âîäû îïðåñíåííîé, íå÷èñòîé,-
Ñ ëèöà åãî ïàäàë ïîò, ñàæè ñëåäû.
Óñëûøàë îí ðå÷ü ìàøèíèñòà:

«Òû, âàõòû íå êîí÷èâ, íå ñìååøü áðîñàòü,
Ìåõàíèê òîáîé íåäîâîëåí;
Òû ê äîêòîðó äîëæåí ïîéòè è ñêàçàòü,-
Ëåêàðñòâî îí äàñò, åñëè áîëåí!»

Çà ïîðû îí ñëàáî õâàòàÿ ðóêîé,
Ââåðõ îí ïî òðàïó çàáðàëñÿ:
«Ïîéäó çà ëåêàðñòâîì â ïðèåìíûé ïîêîé,
Ñíåìîã îò æàðû, çàäûõàþñü».

Íà ïàëóáó âûøåë, ñîçíàíüÿ óæ íåò.
 ãëàçàõ ó íåãî âñ¸ ïîìóòèëîñü…
Óâèäåë íà ìèã îñëåïèòåëüíûé ñâåò…
Óïàë… Ñåðäöå áîëüøå íå áèëîñü.

Ê íåìó ïîäáåæàëè ñ õîëîäíîé âîäîé,
Ñòàðàÿñü ïðèâåñòü åãî â ÷óâñòâî,
Íî äîêòîð ñêàçàë, ïîêà÷àâ ãîëîâîé:
«Áåññèëüíî çäåñü íàøå èñêóññòâ

Âíåçàïíî ìåõàíèê âñêðè÷àë — Ïîäëåöû!
Çàäàì ÿ åìó ïðèòâîðÿòüñÿ! —
È, òêíóâøè íîãîþ â áîê ìåðòâåöà,
Âåëåë åìó òîò÷àñ óáðàòüñÿ.

— Íå ñìåéòåñü âû! —ñ óæàñîì äîêòîð âñêðè÷àë,—
Îí ìåðòâûé, ñîâñåì çàñòûâàåò!
Ìåõàíèê ñìóùåííûé òîãäà îòâå÷àë:
— À ÷¸ðò æå èõ äóøó óçíàåò!

ß äóìàë, ÷òî îí ìíå áåññîâåñòíî âðåò,
Îí íå áûë ïîõîæ íà áîëüíîãî…
Êîãäà áû ÿ çíàë, ÷òî îí â ðåéñå óìðåò,
Òî íàíÿë â ïîðòó áû äðóãîãî.

Âñþ íî÷ü â ëàçàðåòå ïîêîéíèê ëåæàë
 ìàòðîññêóþ ðîáó îäåòûé.
 ðóêàõ îí äåøåâóþ ñâå÷êó äåðæàë,
Âîñê òàÿë, æàðîþ ñîãðåòûé…

Ïðîñòèòüñÿ ñ òîâàðèùåì óòðîì ïðèøëè
Ìàòðîñû, äðóçüÿ êî÷åãàðà,
Ïîñëåäíèé ïîäàðîê åìó ïîäíåñëè —
Êîëîñíèê ãîðåëûé è ðæàâûé.

Ê íîãàì ïðèâÿçàëè åìó êîëîñíèê,
Ïðîñòûíêîþ òðóï îáåðíóëè,
Ïðèøåë êîðàáåëüíûé ñâÿùåííèê-ñòàðèê,
È ñëåçû ó ìíîãèõ ñâåðêíóëè.

Áûë òèõ, íåïîäâèæåí â òîò ìèã îêåàí
Êàê çåðêàëî âîäû áëåñòåëè…
ßâèëîñü íà÷àëüñòâî, ïðèøåë êàïèòàí,
È âå÷íóþ ïàìÿòü ïðîïåëè.

Äîñêó ïðèïîäíÿëè äðîæàùåé ðóêîé,
 ñàâàíå òåëî ñêîëüçíóëî,
 ïó÷èíå áåçâåñòíîé, ãëóáîêîé, áîëüøîé
Áëåñòíóâ, è íàâåê óòîíóëî.

È â øóìå ìîðñêîãî ïðèáîÿ çâó÷èò
Ãîòîâüòåñü ê âåëèêîìó áîþ
Çà íàñ — ìîðÿêîâ îòîìñòèòå ñâîèõ
Âðàãàì ïóñòü íå áóäåò ïîêîÿ.

Íàïðàñíî ñòàðóøêà æäåò ñûíà äîìîé,
Åé ñêàæóò — îíà çàðûäàåò.
À âîëíû áåãóò îò âèíòà çà êîðìîé,
È ñëåä èõ âäàëè ïðîïàäàåò
À âîëíû áåãóò îò âèíòà çà êîðìîé,
È ñëåä èõ âäàëè ïðîïàäàåò…

Èñòîðèÿ
Âåðñèÿ 1

Ñîçäàíà íå ïîçäíåå ãðàíè XIX—XX âåêîâ íà îñíîâå ïîïóëÿðíîãî â ãîäû Êðûìñêîé âîéíû 1853-56 ãã. ðîìàíñà «Ïîñëå áèòâû» («Íå ñëûøíî íà ïàëóáå ïåñå텻, ñë. Í. Ùåðáèíû, 1843, ìóç. À. Ãóðèë¸âà, 1852, òàì æå ñì. ïåðâîíà÷àëüíóþ ìåëîäèþ). Ðîìàíñ áûë î÷åíü ïîïóëÿðåí íà ôëîòå. Îñíîâíîé ñþæåò ïåñíè «Ðàñêèíóëîñü ìîðå øèðîêî» — íîâûé, íå ñâÿçàííûé ñ ïåðâîíà÷àëüíûì ðîìàíñîì. Àâòîð îáðàáîòêè òåêñòà — ïîýò-ëþáèòåëü Ã. Ä. Çóáàðåâ. Íàðîäíûå âàðèàíòû êîðî÷å àâòîðñêîãî: ðåàëüíî áûòóþò 12-15 êóïëåòîâ èç ïåðâîíà÷àëüíûõ 21.

Èçûñêàííî-ãðóñòíàÿ ïåðâîíà÷àëüíàÿ ìåëîäèÿ Ãóðèë¸âà â ïåñíå ñòàëà çíà÷èòåëüíî ïðîùå. Âèäèìî, ðîìàíñ, ïîïàâ âî ôëîòñêóþ ñðåäó âî âðåìÿ Êðûìñêîé âîéíû, ïðîäîëæàë èçìåíÿòüñÿ, è ê íà÷àëó 1900-õ èòîãîì ýòèõ èçìåíåíèé ñòàëà ïåñíÿ «Ðàñêèíóëîñü ìîðå øèðîêî».
Âåðñèÿ 2

Íàïèñàíà ïî ðåàëüíîìó ñëó÷àþ, ïîýòîì-ëþáèòåëåì Ô¸äîðîì Ïðåäòå÷à â 1906 ãîäó íà ïàðîõîäå «Òèãð». Íà í¸ì ïëûëè ìàòðîñû ñáåæàâøèå ñ Áðîíåíîñöà «Ïîò¸ìêèí».

Ïîñëå ñìåðòè êî÷åãàðà Âàñèëèÿ Ãîí÷àðåíêî, äðóçüÿ Âàñèëèÿ ïîïðîñèëè Ô¸äîðà íàïèñàòü ïðîùàëüíî-ïîìèíàëüíîå ñòèõîòâîðåíèå. Ïåðâûìè îí íàïèñàë ñòðîêè:

    Âñþ íî÷ü â ëàçàðåòå ïîêîéíèê ëåæàë  êîñòþìå ìàòðîñà îäåòûé  ðóêàõ âîñêîâóþ ñâå÷ó îí äåðæàë Âîñê òàÿë æàðîþ íàãðåòûé Ïðîñòèòüñÿ ñ òîâàðèùåì óòðîì ïðèøëè Ìàòðîñû, äðóçüÿ êî÷åãàðà. Ïîñëåäíèé ïîäàðîê åìó ïîäíåñëè – Êîëîñíèê îáãîðåëûé è ðæàâûé. Ê íîãàì ïðèâÿçàëè åìó êîëîñíèê, È â áåëûé ñàâàí îáåðíóëè; Íà ïàëóáó âûøåë ñâÿùåííèê-ñòàðèê, È ñë¸çû ó ìíîãèõ áëåñíóëè. Áûë ÷èñò, íåïîäâèæåí â òîò ìèã îêåàí, Êàê çåðêàëî âîäû áëåñòåëè, ßâèëîñü íà÷àëüñòâî, ïðèø¸ë êàïèòàí, È «âå÷íóþ ïàìÿòü» ïðîïåëè.

Читайте также:  Сколько нужно щенку корма в день

Äàëåå, ïîñëå ïðèáûòèÿ äîìîé, Ïðåäòå÷à îáðàáîòàë ñâîé òåêñò è äîáàâèë îñòàëüíûå êóïëåòû. ×åðåç íåñêîëüêî ëåò î åãî ïåñíå óçíàë Þðèé Ìîðôåññè êîòîðûé â 1912 ãîäó ñäåëàë ãðàììçàïèñü ïåñíè.

Источник

Версия 1
Создана не позднее грани XIX—XX веков на основе популярного в годы Крымской войны 1853-56 гг. романса «После битвы» («Не слышно на палубе песен…», сл. Н. Щербины, 1843, муз. А. Гурилёва, 1852). Романс был очень популярен на флоте. Основной сюжет песни «Раскинулось море широко» — новый, не связанный с первоначальным романсом. Автор обработки текста — поэт-любитель Г. Д. Зубарев. Народные варианты короче авторского: реально бытуют 12-15 куплетов из первоначальных 21.
Изысканно-грустная первоначальная мелодия Гурилёва в песне стала значительно проще. Видимо, романс, попав во флотскую среду во время Крымской войны, продолжал изменяться, и к началу 1900-х итогом этих изменений стала песня «Раскинулось море широко».
Версия 2
Написана по реальному случаю, поэтом-любителем Фёдором Предтеча в 1906 году на пароходе «Тигр». На нём плыли матросы сбежавшие с Броненосца «Потёмкин».

И так далее. Там много еще интересного

Леонид Утесов

Юрий Шевчук

Олег Погудин

Андрей Пономаренко

Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали…
Товарищ, мы едем далёко,
Подальше от нашей земли.

Не слышно на палубе песен,
И Красное море шумит,
А берег суровый и тесный,-
Как вспомнишь, так сердце болит.

Там русские спят адмиралы
И дремлют матросы вокруг.
На них вырастают кораллы,
На пальцах раскинутых рук.

Когда засыпает природа,
И яркая светит луна,
Герои погибшего флота
Встают, пробуждаясь от сна.

Они начинают беседу,
Со дна разговоры слышны.
О жизни матросской — нелегкой
Всю ночь говорят моряки.

На баке уж восемь пробило –
Товарища надо сменить.
По трапу едва он спустился,
Механик кричит: «Шевелись!»

«Товарищ, я вахты не в силах стоять,-
Сказал кочегар кочегару,-
Огни в моих топках совсем не горят;
В котлах не сдержать мне уж пару.

Нет ветра сегодня, нет мочи стоять,
Согрелась вода, душно, жарко.
Термометр поднялся аж на сорок пять,
Без воздуха вся кочегарка.

Пойди, заяви всем, что я заболел
И вахту, не кончив, бросаю.
Весь потом истек, от жары изнемог,
Работать нет сил, умираю!»

Товарищ ушел, он лопату схватил,
Собравши последние силы,
Дверь топки привычным толчком отворил,
И пламя его озарило.

Лицо его, плечи, открытая грудь,
Пот с них струившийся градом,
Но если б кто мог в них туда заглянуть,
Назвал кочегарку бы адом.

Котлы паровые зловеще шумят,
От силы паров содрогаясь,
Как тысячи змей пары же шипят,
Из труб кое-где пробиваясь.

А он, извиваясь пред жарким огнем,
Лопатой бросал ловко уголь;
Внизу было мрачно: луч солнца и днем
Не может проникнуть в тот угол.

Окончив кидать, он напился воды,-
Воды опресненной, нечистой,-
С лица его падал пот, сажи следы.
Услышал он речь машиниста:

«Ты, вахты не кончив, не смеешь бросать,
Механик тобой недоволен;
Ты к доктору должен пойти и сказать,-
Лекарство он даст, если болен!»

За поры он слабо хватая рукой,
Вверх он по трапу забрался:
«Пойду за лекарством в приемный покой,
Снемог от жары, задыхаюсь».

На палубу вышел, сознанья уж нет.
В глазах у него всё помутилось…
Увидел на миг ослепительный свет…
Упал… Сердце больше не билось.

К нему подбежали с холодной водой,
Стараясь привесть его в чувство,
Но доктор сказал, покачав головой:
«Бессильно здесь наше искусство…»

Внезапно механик вскричал — Подлецы!
Задам я ему притворяться! —
И, ткнувши ногою в бок мертвеца,
Велел ему тотчас убраться.

— Не смейтесь вы! —с ужасом доктор вскричал,—
Он мертвый, совсем застывает!
Механик смущенный тогда отвечал:
— А чёрт же их душу узнает!

Я думал, что он мне бессовестно врет,
Он не был похож на больного…
Когда бы я знал, что он в рейсе умрет,
То нанял в порту бы другого.

Всю ночь в лазарете покойник лежал
В матросскую робу одетый.
В руках он дешевую свечку держал,
Воск таял, жарою согретый…

Проститься с товарищем утром пришли
Матросы, друзья кочегара,
Последний подарок ему поднесли —
Колосник горелый и ржавый.

К ногам привязали ему колосник,
Простынкою труп обернули,
Пришел корабельный священник-старик,
И слезы у многих сверкнули.

Был тих, неподвижен в тот миг океан
Как зеркало воды блестели…
Явилось начальство, пришел капитан,
И вечную память пропели.

Доску приподняли дрожащей рукой,
В саване тело скользнуло,
В пучине безвестной, глубокой, большой
Блестнув, и навек утонуло.

И в шуме морского прибоя звучит
Готовьтесь к великому бою
За нас — моряков отомстите своих
Врагам пусть не будет покоя.

Напрасно старушка ждет сына домой,
Ей скажут — она зарыдает.
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает…

Источник

Выбрать главу

Рассказ

Вторая ночь шла на убыль, а я еще не смыкал глаз. Однако спать почему-то не хотелось, быть может, от непривычной обстановки…

Читайте также:  Розничная торговля кормами для домашних животных

Морской десант только что отбил контратаку «противника» и закрепился на возвышенности в километре от места высадки. Над леском, что темнел на фланге, больше не взметались огненные всполохи, над головой не висел леденящий вой снарядов, не скрещивались раскаленные мечи прожекторов. Пушки, моторы, лязг гусениц — все умолкло вдруг. «Война» словно умаялась, выбилась из сил и прикорнула на всем приморском побережье. Не слышно было даже сверчков, которые обычно не умолкают в такие теплые летние ночи. Только где-то вдали шумело море. Шумело накатистыми вздохами с короткими ритмичными передышками.

На командном пункте, который морские пехотинцы оборудовали на склоне высоты, боевое напряжение тоже улеглось. Люди расслабились, и никто из них не знал, как долго продлится передышка и сколько еще придется отбивать атак «противника». Не знал этого, наверное, и сам майор Ойт, комбат морских пехотинцев.

Я развалился в праздности на ящиках из-под патронов и наблюдал за ним внимательно. Еще слегка взвинченный после боя, высокий, туго перетянутый ремнями, майор стоял в траншее, привалясь к брустверу, и, не оборачиваясь в сторону, где сидел радист Федотов, совсем не по-уставному требовал:

— Вызывай еще!.. Вызывай, голубчик!

Федотов щелкал тангентой и с новой настойчивостью повторял в микрофон:

— «Ястреб»! Я — «Волна»!.. Прием…

На позывные никто не откликался, рация молчала, и только море по-прежнему продолжало свою бесконечную песню. Майор Ойт чертыхнулся, нетерпеливо смял погасшую сигарету и стал вышагивать по траншее. Большой, резкий в движениях, он уже мало походил на того чуть высокомерного, самоуверенного человека, каким показался, и, надо прямо сказать, не понравился мне вчера. Кажется, я еще подумал тогда: повезло мне, что попал на корабле служить к душевному командиру, а не к такому вот куску льда.

Но это было вчера, а сегодня майор уже не казался мне сердитым и недоступным. Больше того, он чем-то влюбил меня в себя, но чем именно, я пока и сам не знал.

Мысли мои еще вчера пошли кругом, и я никак не мог сосредоточиться. События, происшедшие со мной за последние сутки, наползали в моей памяти одно на другое, как вагоны во время крушения. Я нырял в сумятицу своих размышлений и каждый раз отмечал нелепость положения, оказавшись здесь, на берегу, с морскими пехотинцами, оторванный от своего корабля.

Впрочем, расскажу обо всем по порядку…

Еще засветло позапрошлым вечером десантники погрузились на корабли, и мы вышли в море. Когда покидали базу, погода была сносная, а потом заштормило. Налетел ветер, пригнал громадную тучу, хлынул проливной дождь.

Майора Ойта перемена погоды, кажется, обрадовала. Пока шли в район высадки, он то и дело поднимался на командирский мостик, немногословный, замкнутый, становился в сторонке и следил за нашей работой холодными голубыми глазами. Майор был подчеркнуто красив. Меня это почему-то раздражало, и в душе все более росло чувство симпатии к своему командиру, капитан-лейтенанту Белогорцеву. Я сопоставлял, сравнивал, и мне казалось, природа слишком щедро одарила майора изяществом бровей, носа, подбородка, но не дала чего-то самого главного, без чего его красивое лицо теряло что-то важное. А тут еще взгляд всезнающего, равнодушного инспектора, хотя майор со своими подчиненными были для нас, скорее, пассажирами.

Мне даже захотелось, чтобы разгулялся настоящий штормяга, — тогда-то у майора наверняка поубавится позы. Но когда небо и море почернели, Ойт щегольски расправил под ремнем куртку, подошел к нашему командиру капитан-лейтенанту Белогорцеву и неожиданно весело сказал:

— Глядишь, кэп, нам и повезет, а?

Его тон и манера обращения меня задели. Обидно стало за нашего командира, в которого весь экипаж был влюблен и которого сейчас назвали кэпом. Жаргонные словечки у нас на корабле вообще были не в почете. Я думал, Белогорцев тоже обидится, но он ответил совсем дружелюбно:

— Везение небольшое, товарищ майор. Видимость ухудшилась — это неплохо, а вот ветер крепчает…

Майор не успел ответить: корабль резко накренило, Ойта бросило на переборку, он едва удержался на ногах. Я откровенно усмехнулся и подумал: «Эх ты, пехота, на ногах не удержишься, а говоришь — повезло».

Мой командир обжег меня взглядом, резко приказал:

— Старший матрос Колосов, не отвлекайтесь! Ровнее держите корабль на курсе. — И, не замечая больше моего обиженного лица, спокойно сказал майору: — Скоро подойдем к точке поворота, пора готовиться к высадке.

Источник

Судьба этой старинной русской песни “Раскинулось море широко…” (до революции “Кочегар”) давно стала поводом для легенд.

Наиболее распространенная из них приписывает авторство слов Ф.С. Предтече – матросу коммерческого парохода “Одесса”, сочинившего ее во время рейса весной 1906 года Херсон-Дели под впечатлением трагической гибели своего земляка, молодого кочегара В. Гончаренко.

Другая версия – фольклористы В.Ю. Купрянская и С.Н. Минц в своей книге “Материалы по истории песни ВОВ” (М., 1953) ссылаются на фрагменты письма Х.Д. Зубаревой-Орлинченко из Балаклавы от 30 июля 1948 года в адрес Всесоюзного радио, что слова и музыку песни “Кочегар” сочинил ее брат, участник русско-японской войны Г. Зубарев еще в 1900 году.
На самом деле автором литературного первоисточника является известный в 60-е годы XIX века поэт Н.Ф. Щербина (1821-1869), о чем сообщил музыковед Е.В. Гиппиус, отыскавший рукопись и публикацию стихотворения Щербины “Моряк” в украинском литературном альманахе “Молодик” (СПб., 1844).

Читайте также:  Корма премиум класса для собак брит

Начиналось оно так:

Не слышно на палубах песен:
Эгейские волны шумят.
Нам берег и душен и тесен;
Суровые стражи не спят.
Раскинулось небо широко,
Теряются волны в дали,
Отсуда уйдем мы далеко,
Подальше от грешной земли.

В этом стихотворении, посвященном борьбе греков против турецкого порабощения, были еще две строфы. На эти стихи композитор А. Гурилев написал романс “Поле битвы”, популярный в годы Крымской войны, но его героем был уже русский моряк и события перенеслись с Эгейского на Черное море. Романс этот и является предком “Кочегара”, от которого последний унаследовал измененную мелодию, слова начальных четверостиший, слегка переработанные.

С открытием в 1869 году Суэцкого канала, Красное море стало главным путем из Европы в Азию. Именно им следовала и Петербурга на Дальний Восток эскадра адмирала З.П. Рожественского, поход которой закончился в Цусимском проливе трагедией. Тогда-то возможно и появились строки:

Не слышно на палубе песен,
И Красное море шумит…

Во всяком случае именно в период русско-японской войны песня “Расскинулось море широко” получила всенародное распространение наряду с интонационно родственной песней “Варяг”.
Как видоизменялась мелодия “Кочегара” установить трудно, т.к. до наших дней дошел один-единственный опубликованный мелодический ее вариант (1907), исполнявшийся популярной певицей Н.В. Плевицкой.

Тогда же выходили пластинки с записью этой песни в исполнении Д. Ершова, А. Кирсанова, где значилось, что музыка “Кочегара” принадлежит Ф.К. Садовскому, но подтверждения этому нет, скорее всего Садовский был аранжировщиком и интерпретатором песни, но не автором.
После революции, гражданской войны и первых пятилеток песня оказалась забытой. Честь ее возрождения принадлежит Леониду Утесову. Вот, что рассказывал он сам:

“Я узнал эту песню когда мне было 10 лет. Услышал от человека, который жил в одном доме со мной. Это был рабочий-железнодорожник. Он часто пел эту песню. Была она длинная, с бессчетным количеством куплетов. Но это не помешало мне запомнить ее. Я собирал в кружок своих сверстников, брал в руки гитару и начинал петь эдак залихватски почему-то:

“Эх-да, раскинулось море широка-а-а…”.
Почему “эх-да” – не знаю.

Много лет спустя, а именно в 1936 году, задумал я со своим оркестром поставить спектакль “Два корабля”. В первом акте показывался старый флот и трудная доля матроса, а во втором – советский – с его морской дружбой, осмысленной десциплиной, товарищеским отношением между командирами и подчиненными. Второй акт строился на основе советских произведений. А вот для первого нужно было что-то контрастное – песня с трагическим сюжетом. Мы долго искали ее, пока я не вспомнил песню своего детства.

Я спел ее почти всю тогда. Мне предложили записать “Раскинулось море широко” на пластинку. Долгоиграющих тогда не было. Пришлось сокращать текст и петь песню немножко быстрей, чем я пел обычно во время спектакля. Там она и звучала лиричней, и трагедийности в ней было больше. А при записи на пластинку эти элементы ее красоты, ее впечетляемости исчезли”.

Записанная на пластинку, прозвучавшая с киноэкрана и по радио песня как бы заново родилась и настолько завоевала сердца, что в предвоенные и особенно в военные годы к нехитрому ее напеву стали приспосабливать новые слова, соответствующие, как говорится, моменту.
Такого рода песенных вариантов и переделок, ориентированных на стихотворный размер и мотив “Раскинулось море…” было много. В их числе: “Товарищ боец, становись, запевай”, “Я встретил его под Одессой родной”, “Раскинулись рельсы широко” и т.д.
Утесову довелось услышать в блокадном Ленинграде от балтийских матросов песню:

Раскинулось Ладога-море,
И волны бушуют в дали.
Пришли к нам фашисты на горе,
Но взять Ленинград не смогли.

Леонид Осипович рассказывает еще и вот о чем:

“Песней это пытались “пользоваться” и гитлеровцы. Но как? (Я сам был свидетелем.)
Они выставляли на передовой огромные репродукторы и заводили пластинку с песней в моём исполнении, из которой брали только последний куплет, да и то не целиком, а только слова: “Напрасно старушка ждет сына домой”, повторяя их бессчетное количество раз подряд. и кричали: “Рус! Слушай: “Напрасно старушка ждет сына домой…”
И вы знаете, это производило обратный эффект: зверели наши солдаты!…”

Дань увлечения песне отдали и два поэта – В. Гусев и В. Лебедев-Кумач. Так одна из песен к пьесе в стихах В. Гусева “Москвичка”, опубликованной в 1942 году издательством “Искусство”, начиналось строфой:

Угрюмые мины летят в синеву,
Над лесом снаряд завывает,
В лесах Подмосковья за мать, за Москву,
Безвестный москвич умирает.

Спустя некоторое время журнал “Огонек” (1942, №49) опубликовал ее с оригинальной музыкой Ю. Милютина, в народе все равно пели эту песню на мотив “Раскинулось море…”
“Раскинулось море широко” – незабываемый музакльно-песенный символ времени, особенно военного: Крымской, первой мировой, Отечественной…

(Источник: Российский исторический журнал “Родина”, 1995, №3-4)

Источник